Все могут короли, но…
105 лет назад был убит греческий король Георг Первый
пишет Евгения Кричевская
Низложенный собственным народом и ныне живущий в Лондоне последний король Греции Константин Второй – правнук греческой королевской четы, русской Великой княжны Ольги и датского принца Георга – в молодости славился своей любовью к прекрасному полу.
Он даже чуть было не женился по легкомыслию на гречанке! В этом плане он, пожалуй, гораздо больше других своих венценосных предшественников — своего отца Павла и деда Константина — походил на родоначальника греческой королевской династии Глюксбургов, короля Георга. которого Греция любила больше своих других венценосных особ и о котором сложила великое множество легенд.
Иногда поражаешься тому, как удивительно переплетаются судьбы далеких друг от друга народов, с непохожей религией, обычаями, нравами. Это происходило особенно часто в те времена, когда королевские европейские дворы имели привычку родниться между собой – либо на предмет политического и военного союза, либо в пику своим соседям, у которых брак дофинов с отпрысками могучих королевских домов отбивал всякую охоту выставлять какие-либо земельные притязания.
Именно таким тесным образом переплелись судьбы датского, российского и греческих королевских домов в середине XIX века, когда с разницей всего в три года из Копенгагена в Афины и в Петербург отправились помазываться на царство молоденькие датские принц и принцесса, дети добропорядочной датской королевской четы Кристиана IX и Луизы – Кристиан Вильгельм Фердинанд Адольф Георг, ставший впоследствии королем Греции Георгием Первым, и Мария София Фредерика Дагмар, будущая владыка Российской империи, жена императора Александра Третьего и мать последнего российского царя Николая Второго, которую ее российские подданные любили и уважали под именем великой императрицы Марии Федоровны.
Датский принц ступил на греческую землю в 18 лет (как и баварец Оттон, первый греческий король), а юная принцесса Дагмар венчалась с наследником российского трона Александром Александровичем, сыном императора Александра Второго, в 19 лет. Оба были слишком юны, но обоим было суждено оставить после себя глубокий след, как в истории, так и в памяти двух совершенно чуждых им народов.
Если Георга провожали из Копенгагена с легким снисхождением – он ехал короноваться почти что в страну южных дикарей! – то Софию прямо-таки жалели: кто знает, что ждет ее в заснеженной стране мужиков и медведей? Среди провожающих в копенгагенском порту находился и Ганс-Христиан Андерсен, зафиксировавший это событие в своих дневниках. Направляясь к судну «Шлезвиг», которое в сопровождении царской яхты «Штандарт» отплывало в Петербург, принцесса подошла к сказочнику попрощаться. «Вчера на пристани, проходя мимо меня, она остановилась и протянула мне руку, — записал Андерсен. — У меня навернулись слезы. Бедное дитя! Да будет Всевышний милостив и милосерден к ней! Говорят, в Петербурге блестящий двор и прекрасная царская семья, но ведь она едет в чужую страну, где другой народ и религия, и с ней не будет никого, кто окружал ее раньше».
Тремя годами ранее, 30 октября в порту Пирея бросал якорь фрегат «Эллас», на борту которого находился принц датский, чья судьба была решена греческим Народным собранием, а также французским, британским и российским дворами. Он принес в приданое своему будущему народу Ионические острова, щедро подаренные Англией Греции, а также эмблему королевского датского дома: «Моя сила – в народной любви».
Можно сказать, что и брат, и сестра, благоговейно чтили свою семейную эмблему. Периоды их царствования были, пожалуй, самыми мирными в беспокойной истории обеих стран. Георгий царствовал 50 лет, пока убийца не прервал нить его жизни в Салониках в 1913 году, его сестра императорствовала рядом со своим мужем Александром Третьим, прозванным «Миротворцем», в течение 11 лет, и целых 34 года прожила вдовой, вплоть до смерти в 82 года в Копенгагене.
В 1867 году король Греции Георгий Первый, 22-х летний белокурый красавец женится на двоюродной сестре своего зятя, дочери Великого князя Константина Александровича, 16-летней Ольге. Таким образом, круг замкнулся: отныне три королевских дома оказались повязаны неразрывными кровными узами.
Каждая из молодых иностранных принцесс по-своему почтила свое новое отечество, на обеих Октябрьская революция наложила глубочайший отпечаток, обе умерли в старости вдалеке от своих дворцов: София Дагмар или Мария Федоровна – в Дании, в 1928 году, и Ольга Константиновна – в 1926 году в Риме. Об исполненном ими долге перед своей второй родиной нам рассказала история, ну еще воспоминания придворных, близких к коронованным особам. К сожалению, нам слишком мало, или даже почти ничего не известно о том, что чувствовали эти женщины, какими секретами делились, и делились ли, со своими близкими. Noblesse oblige, как говорят французы, «положение обязывает»: королевам выпадало на долю лишь рожать детей да заниматься филантропией. Были ли они счастливы? Об этом, увы, история молчит. Так что, малые крохи событий, связанных с личной жизнью королей, приходится собирать из самых разных источников.
Греки жалуются, что у них не было королей и королев греческого происхождения. А ведь все могло сложиться иначе: когда юный Георгий прибыл в Афины, его явная слабость к молоденьким и красивым греческим аристократкам оставляла надежду на то, что королевой Греции станет, наконец, гречанка. Пруссачка Амалия, жена первого короля Греции Оттона, хоть и была хороша в греческом платье своего собственного фасона, которое и по сей день называется «костюмом Амалии», оставалась все-таки чужеземкой. Грекам хотелось своей, «ромейки», которая могла бы стать кровной матерью своему народу.
Юный король Георгий был настоящим красавцем: высокий, светловолосый, светлоглазый, в европейском изысканном платье, не чета усатым, смуглым грекам, в него афинянки влюблялись и без задней мысли сделаться королевами. Поэтому, когда подошло время подумать и о королеве, афинское общество стало «коситься» в сторону молоденькой Фросо Суцу, внучки гегемона Валахии и Молдавии Михаила Водаса (Суцоса) и дочери профессора университета, политэкономиста Иоанниса Суцоса. Ее дядя Скарлатос Суцос, камергер короля Георгия, тешился мыслью увидеть свою племянницу на греческом троне. Почти все балы в королевском дворце открывала великолепная пара — белокурый король и черноволосая Фросо Суцу, которая все больше и больше свыкалась с мыслью увидеть на своей голове корону отечества. О некоторой слабости Георгия к Фросо Суцу мы, возможно, никогда бы и не узнали, если бы не переписка поэта Аристотеля Валаоритиса, из которой дотошные «афиноведы», в частности Янис Кэрофилас, выуживали сведения о некоторых моментах личной жизни короля. (Как, должно быть, завидуют нынешние короли этой скромности далекой эпохи!) Отношения европейски образованного и воспитанного Валаоритиса и короля были настолько близкими, что молодой Георгий с удовольствием обсуждал с поэтом прелести женского пола и прислушивался к его советам. Валаоритис был на двадцать лет старше короля и, к тому же, поэтом, и разбирался лучше его в нюансах женской психики. Ну а Фросо Суцу спешила поверить в пылкие чувства молодого Георгия: пока короля не теребили с браком, ему позволительно было довериться своему сердцу.
Если Фросо Суцу снились сны Спящей Красавицы, венчающейся с королевичем, то другие придворные дамы мечтали просто оказаться в объятиях Георгия. Во всяком случае, жизнь при дворе холостого греческого короля кипела вовсю. Но, как в свое время пела Алла Пугачева, жениться по любви не может ни один король. Не составил исключения и Георгий Первый: личная симпатия абсолютно ничего не значила, когда речь заходила о браке члена королевского дома. По-видимому, Георгий и не успел ни в кого по-настоящему влюбиться в свои 22 года, когда ему пришлось обвенчаться с дочерью Великого русского князя Ольгой. И, может быть, его жизнь протекла бы лишь в государственных заботах, перекрывавших семейные, если бы не одна встреча на водах в Швейцарии. Да, пожалуй, и это недолгое любовное приключение еще молодого короля осталось бы в глубокой тайне, если бы не громкая огласка, которую получило дело о самоубийстве очень известной афинской супружеской пары – офицера королевского морского флота, чье имя история уберегла от любопытных глаз, и его красавицы-жены Лукии. Собственно, и сама-то история больше похожа на чувствительный роман тех времен, но участие в ней реальных людей и две реальные могилы на столичном кладбище в семейной усыпальнице, свидетельствуют о том, что все рассказанное в ней – чистая правда.
В 1875 году королю Георгию было всего 30 лет. У него была прекрасная жена, еще совсем молодая, был сын Константин, был любящий и преданный ему народ. Встреча в Швейцарии с греческой аристократкой Лукией и страстная любовь, вспыхнувшая в королевском сердце, заставили короля осознать, что до сих у него пор не было абсолютно ничего.
Лукия происходила из очень знатной и богатой семьи корсаров, которая издавна управляла одним из островов. Подробностей не сохранилось, но все говорит за то, что Лукия была уроженкой Гидры. В 18 лет ее обвенчали с не менее известным в обществе морским королевским офицером, и супружеская пара поселилась в Кастелле, районе, где рассыпанные на покатом холме виллы, раскрывают, точно зонтики свои белоснежные балконы над топазовым Сароническим заливом.
Лукия была гордой и независимой женщиной, и, возможно, ее жизнь протекла бы в верности своему супругу, если бы не роковая встреча в Швейцарии, куда они каждое лето ездили со своим мужем отдохнуть и подлечиться. Любовь между Лукией и Георгием вспыхнула с первого взгляда, и эссеист Яннис Кэрофилас уверяет нас, что их роман начался еще на швейцарских водах. По приезде в Грецию, Георгий не мог ни о чем думать: его умом и сердцем безраздельно владела прекрасная Лукия. Ольга, так или иначе, не привыкшая к проявлениям нежности со стороны Георгия, ни о чем не догадывалась, ее дни целиком и полностью были заняты филантропическими заботами.
Так, в приморском местечке Агиос Космас, куда через поля Пикродафни в Палэо Фалиро часто любил ездить верхом король Георгий в сопровождении своего верного адъютанта, артиллерийского офицера Балафаса, появился незнакомец, предложивший владельцу имения и старой башни Ставросу Белкасу купить у него недвижимость. Ставросу Белику продавать свое имение Хасан Белик (как ранее назывался район старого аэродрома Элинико) страсть как не хотелось, и он заломил такую цену, что любой разумный человек отказался бы наотрез. Но незнакомец, пожелавший сохранить свое инкогнито, устоял и попросил только разрешения выплачивать сумму частями.
Купив имение, новый владелец возделывать землю не стал: Хасан Белик остался диким местечком, где было одно удовольствие — скакать рысью от старой башни до самого моря. Разве что только слегка подреставрировали башню, с тем расчетом, чтобы в ней можно было жить со всеми возможными удобствами. Во втором этаже в каждой комнате соорудили по огромному камину для холодных зимних дней и ночей, отреставрировали старинную деревянную винтовую лестницу, ведущую в спальни, фешенебельно меблировали башенные помещения, повесили драгоценные картины, тяжелые гардины и дорогие восточные ковры. Даже сервизы, которые доставили в башню поздней ночью в закрытых колясках, точно были предназначены для королевских трапез.
В окрестностях не было ни домов, ни даже пастушеских хижин, поэтому новому хозяину Хасан Белика не составляло труда сохранять свою анонимность. Рыбаки и охотники в счет не шли: это были неразговорчивые, суровые люди, занимающиеся исключительно своим нелегким промыслом. И все-таки, кое-какие слухи поползли из одного светского афинского салона в другой, обрастая все новыми и новыми подробностями: говорили, что Хасан Белик купил никто иной, как сам король Георгий! Похоже, что только Ольга ни о чем не догадывалась, да и кто взял бы на себя риск открыть ей глаза или шпионить за самим королем?
Лукия часто встречалась с красавцем королем в старой башне Хасан Белика. Только большая любовь могла оказаться сильнее гордости этой благородной женщины: предательство по отношению к хоть и нелюбимому мужу терзало ей сердце, но каждый раз побеждала любовь, и она вновь и вновь поднималась на борт свой яхты, стоявшей на якоре в Кастелле, чтобы лететь на крыльях любви к берегам Агиос Космас. Муж Лукии часто отсутствовал в плавании, и никто не контролировал, куда она уплывает и с кем встречается. Она спускалась к яхте, где ее встречал преданный ей юнга Кранидиотис, и они уплывали в сторону Фалиро. Лукия высаживалась на берег и пешком шла к башне, где ее ожидал венценосный возлюбленный.
Никто не догадывался о разворачивающейся под самым носом светского общества идиллии. И, возможно, роман двух молодых людей продолжался бы до бесконечности, или до того момента, пока самая сильная страсть не сходит на нет. Но, как выяснилось, у Лукии были враги! И не просто враги, а самый опасный и коварный враг, какого только может заработать себе красивая молодая женщина: другая женщина, менее красивая, менее желанная, но при этом чрезвычайно изобретательная и активная в своей ненависти.
Врагом Лукии оказалась немка, секретарь австрийского посольства Роза Фебург, влюбленная в мужа Лукии и днями и ночами размышлявшая над тем, как обратить на себя его внимание. По закону подлости именно ей и открылся секрет тайных встреч короля с Лукией, причем совершенно случайно. Роза Фебург была отчаянной амазонкой: ей чрезвычайно нравились долгие верховые прогулки по берегу Саронического залива в сопровождении своего конюшего, молодого венгра. Во время одной из таких прогулок они доехали верхом до имения Хасан, не зная, кому оно принадлежит. День был весенний, ветреный, небо набухло свинцовыми тучами, а по морю побежали тугие белые барашки. Роза сделала конюшему знак остановиться: было бы благоразумно найти какое-нибудь убежище еще до того, как разразится гроза. Старая полуразвалившаяся часовенка, неизвестно кем сложенная посреди бесконечных полей, казалась идеальным укрытием, и Роза со своим верным венгром завели внутрь лошадей, а сами встали в зияющем дверном проломе.
Роза невольно обратила взгляд на море. Ее удивило, что кто-то в такой день вздумал отправиться на прогулку на яхте. Вглядевшись повнимательнее, она обнаружила, что яхта принадлежала мужчине, который так давно и так мучительно тревожил ее сны. У нее промелькнула мысль, что он может быть там, и что неожиданная гроза может стать поводом к их встрече и — кто знает? – нежной дружбе.
Роза оставила конюшего и, оседлав хрипящую лошадь, полетела к берегу. Но у самого моря она осадила саму себя: а вдруг он на яхте со своей женой? Некстати на палубе оказался и юнга, который не только заметил Розу, но и вопросительно смотрел на нее, ожидая объяснений. Роза попыталась что-то сказать ему на плохом греческом языке, затем принялась совать деньги, в конце концов, отчаялась и вернулась в часовню.
Каково же было ее изумление, когда через несколько минут она увидела, как по направлению к яхте шел сам король в сопровождении Лукии! Сначала она до смерти перепугалась: что будет, если король на обратном пути заметит ее? Что будет, когда юнга расскажет своей хозяйке о странном визите какой-то иностранной дамы, которая попыталась подкупить его? Но почти тут же Розу обуяла великая радость: вот отличный повод поссорить Лукию с мужем, открыть ему глаза на предательство жены!
С того рокового дня на виллу в Кастелле стали поступать на имя хозяина подметные письма: «Ваша жена изменяет Вам. — писал неизвестный корреспондент. — Как только вы отправляетесь в плавание, она назначает встречи тому, кто оскорбляет вашу честь связью с ней». Поэтому, когда король пригласил Лукию с мужем на праздничный бал во дворец, морской офицер поехал туда в сумрачном настроении: любовником его жены мог быть любой из светских львов, завсегдатаев королевских балов. В таком же сумрачном настроении ехала на бал и Лукия: верный юнга рассказал ей о подозрительном визите иностранки, и Лукия понимала, что ею может быть любая из сегодняшних гостей возлюбленного короля.
Только к середине вечера король соизволил пригласить Лукию на танец, во время которого, светски улыбаясь одними уголками рта, Лукия неслышно поведала королю о происшествии. Король медленно оглянул своих приглашенных дам, но все они оставались безукоризненно вежливыми и преданно опускали глаза, когда его венценосный взгляд встречался с их покорными взглядами.
Тогда королю пришла в голову дерзкая мысль: он предложил всем дамам верховую прогулку. Чисто инстинктивно он вдруг обратился к Розе, которая немедленно поняла план короля: «Мы отправимся на гору Пендели, хотя такое путешествие весной несколько опасно. Вам нравятся опасности, мадемуазель Фебург?» Роза посмотрела ему в глаза и ответила: «Почему бы и нет, Ваше Величество. В опасности есть своя прелесть».
Лукию точно молнией ударило: ей стало яснее ясного, что именно Роза Фебург была иностранкой, владеющей их секретом. Только насколько надежным хранителем тайны можно было считать эту некрасивую малорослую немку?
Между тем, письма на имя хозяина виллы все приходили и приходили. Поведение Лукии не доставляло ему беспокойства, но чем занималась его жена, оставаясь одна в анфиладе пустых комнат?
В один прекрасный вечер он сказал ей, что уплывает на Сирос. Однако, в Пирее морской офицер свернул в узкие и грязные переулки, нашел хибару одного из своих моряков и попросил убежища на пару дней. На следующий день он переоделся в одежду рыбака, взял ветхую лодчонку моряка, на которой тот изредка выходил в море, и отправился в сторону Агиос Космас. Туда, где, по словам анонимного корреспондента, его жена встречалась со своим любовником. После нескольких, показавшихся ему бесконечными, часов ожидания на горизонте показалась его же собственная яхта. Все оказалось так, как рассказывалось в письмах! Его жена выпрыгнула на берег с помощью юнги, направилась к далекой башне, скрылась за окованной железом дверью. И снова долгие часы ожидания. Наконец, Лукия показалась вновь, но возвращалась к яхте она не одна. Ее сопровождал высокий мужчина. Вот они уже совсем близко, так что можно различить черты лица кавалера, так нежно придерживающего ее за тонкую талию. Муж Лукии вздрагивает всем телом: он узнал мужчину и понял, что здесь дуэлью не обойдешься. Кровью обидчика невозможно будет смыть позор. Не дожидаясь, пока король, наклонившись, поцеловал раскрасневшуюся от прогулки Лукию, сразу постаревший от горя морской офицер вернулся в Пирей. Переночевав еще одну ночь у своего верного моряка, рано утром он вернулся домой. Лукия удивилась его быстрому возвращению, даже встревожилась, но виду не подала.
Утро следующего дня было особенно холодным. Резкий ветер, казалось, намеревался сорвать крыши с редких вилл Кастеллы. Морские волны рвались в порт, переваливались через торговые лавчонки. Муж Лукии казался не в духе. «Сегодня мы отправимся на небольшую прогулку», сказал он ей. «Надеюсь, ты не боишься бури, Лукия?» Лукия не ответила и молча начала собираться. Было в его тоне нечто роковое, чему сопротивляться она не смела, да и была не в силах.
В море они вышли втроем, вместе с мальчишкой Кранидиотисом, который всегда сопровождал Лукию в ее одиноких прогулках. Когда яхта взяла курс на Фалиро, Лукия понял, в чем дело, поэтому нисколько не удивилась, когда муж глухо спросил ее: «Ты боишься смерти, Лукия?» А когда она снова не ответила, он схватил за шиворот юнгу и выбросил его за борт, в бушующее море. «Этот юнга- единственный свидетель твоего позора, Лукия. Это ты убила его, как убьешь и меня, и себя». Лукия и не думала сопротивляться. Яхта осталась без управления, и первая же высокая волна накрыла ее вместе с парусами и перевернула. Муж и жена оказались заживо погребенными под тоннами воды.
Молодого юнгу вскоре выловили рыбаки, которым, перед тем, как испустить дух, он успел сказать, что на потонувшей яхте, кроме него, находились и его хозяева.
Лукию и ее мужа выловили из моря на следующий день, и их похороны стали самым громким событием той весны 1875 года. На них присутствовал весь столичный цвет, не было только секретарши австрийского посольства: Роза Фебург срочно уехала их Афин на родину.
По столице поползли слухи о том, что супруги из Кастеллы покончили жизнь самоубийством, и что причиной ему было какая-то любовная трагедия. Но кто кого любил, кто кого предал, и кто кому отмстил, так никто и не узнал.
От кого эта история стала известна Янису Кэрофиласу, воссоздающему на страницах своих книг непередаваемую атмосферу ушедшего навсегда мира, тоже неизвестно. Похоже на то, что письма Розы Фебург к своей австрийской приятельнице были несколько более откровенными, нежели ее анонимные письма к мужу возлюбленной короля Георгия Первого.
О том, что передумал и перечувствовал в те трагические для него дни король Георгий, нам тоже неизвестно, тем более, что у потомственных венценосных особ с самого детства воспитывается способность не обнаруживать публично своих мыслей и чувств. И вообще рассказы о личной жизни королей всегда были скорее привилегией романистов, а не историков. А жаль: они помогли бы нам понять, как смысл многих исторических событий, так и ту цепь случайностей, которая, казалось, обусловила многие из них. Случайностей, которые, при пристальном изучении, оказываются закономерностями.
Кстати, 26 сентября 2006 года, в день рождения принцессы Дагмар, императрицы Марии Федоровны, когда торжественно отмечалось 140-летие со дня ее торжественного приезда в Санкт-Петербург, ее прах со всеми почестями был перевезен в Петербург из фамильной усыпальницы датских королей в Роскилле. Прах королевы Ольги был перезахоронен еще в 1936 году на кладбище греческих королей в Татое, имении Глюксбургов, купленном когда-то Георгием Первым у Скарлатоса Суцоса, дяди той самой Фросо Суци, которая на заре истории молодого независимого греческого государства так надеялась стать первой королевой-гречанкой своей страны.
Сам же король Георгий Первый был убит 105 лет назад в Салониках, 5 марта 1913 года. Его убийца был схвачен, дело – казалось бы, раскрыто. Есть официальная версия, есть преступник. Только слишком много недомолвок, слишком много пропусков в деле об убийстве короля Георгия Первого… Через полгода после освобождения Салоник, накануне Второй Балканской войны, накануне Первой мировой войны…
