Почему в чеховских пьесах герои говорят о том, что будет через 100-200 лет? Почему они не живут сегодняшним днем? Чтобы это понять, надо постичь русский характер, русскую душу. Осознать, что русские никогда не жили настоящим, как люди на Западе, а исключительно – будущим, что всегда их гораздо больше волновало нарушение прав цветного населения в США, чем нарушение прав в собственной стране. Русский человек – мечтатель, фантазер, его соперник – Коперник, а не муж Марьи Ивановны.
Пьесы Чехова следует читать с конца. Именно финал пьесы подталкивает актера к пониманию своего героя. Актриса, играющая Машу в Трех сестрах, «беременна» темой с первых же реплик первого действия. Во втором действии она находится «на четвертом месяце беременности», в третьем – на шестом и в четвертом – она «разродится» и… разразится. И наиболее трагическая сцена, где Маша признается сестрам в своей любви к Вершинину, становится в пьесе самой радостной. Но, чтобы понять, и главное – сыграть эту сцену, актеру следует начать именно с момента этих «родов», этого эмоционального взрыва, чтобы отправиться затем к первому действию, где Маша безразлично и даже зло насвистывает …
Чехов опередил Чарли Чаплина, в немых картинах которого комический элемент тесно переплетается с трагическим, и где пластика заменяет слова.
Людей влечет друг к другу или, наоборот, отталкивает друг от друга именно пластика другого человека, которую они либо понимают, либо не понимают, либо принимают, либо не принимают.
Пьесы Чехова – это, прежде всего, пластика, а потом – текст.
